Толпа разразилась овациями и криками: «Государю слава!» Государь отвечал неизменной милостивой улыбкой.
На тонком лице Омри Га-Хода не читалось никаких чувств. Судя по всему, содержание эдикта ни в коей мере не являлось для него неожиданностью. Возможно, он даже приложил руку к его составлению.
Среди общего шума Бран впервые за сегодняшний день услышал голос Мавет. Он напоминал шипение, но Бран привык, что голос ее порой бывает и таким.
— Прекрасно, — сказала она. — Пре-кра-сно.
Спор был долгим и яростным — со стороны Брана, разумеется. Он не обладал умением Мавет уходить в себя. Едва ли не в первые дни он убедился, что спорить с Мавет — бесполезно и бессмысленно. И все же пытался ее переубедить. И конечно, ничего не достиг. Напрасно он ссылался на никем не отмененный указ Родарха, запрещавший всем нептарам появляться в Малом Империуме — нынешней столице провинции — под угрозой смертной казни. «Если он там будет, значит, не всем», — спокойно замечала она, а на прочие доводы отвечала молчанием.
Кроме того, убеждая Мавет перехватить Омри до отъезда, Бран чувствовал, что за стремлением поскорее осуществить благородную цель кроются не слишком красивые причины. «Кратчайший путь», о котором говорилось в эдикте, был морским, а Бран, хоть и родился на острове, терпеть не мог моря. Однако во время войны ему пришлось совершить три морских перехода — от Лоэрга на материк, потом от столицы до Нептары и обратно — и теперь лишь при мысли о долгом плавании его начинало мутить.
Правда, в одном Мавет, несомненно, была права, — сейчас до министра добраться было невозможно. Он не покидал дворца, поскольку его собственный особняк, как выяснилось, начали перестраивать (для того и прибыли груженые подводы, которые видел Бран), дабы завершить работы до возвращения хозяина с Востока. А до отплытия Омри жил в собственных апартаментах при дворце, и дотянуться до него было не легче, чем до самого Авреола. Но и на корабль — тут уже Мавет соглашалась с Браном — на собственный корабль министра им не проникнуть. Оба слишком заметны, чтобы не обратить на себя внимания, если попробуют просочиться в команду, которую проверяют так же тщательно, как при наборе дворцовых телохранителей. А пассажиров, разумеется, туда не берут. Выход один — они должны плыть с переселенцами. Бран знал, что это такое, и ему это не нравилось. Ох как не нравилось.
Исчерпав все доводы, которые мог найти. Бран заявил:
— А что, если корабль министра потонет? Или пуще того потонет наш корабль?
— Если потонет наш корабль, я вплавь доберусь до Нептары. И тебя дотащу. А если потонет его корабль… значит, Бог не захотел, чтобы предателя покарала человеческая рука, и совершил это сам.
— И тебе не будет обидно, если твой Бог лишит тебя твоей мести?
— Нет. Но только если это сделает Бог.
Корабль, на котором им предстояло отплыть, назывался «Дракон», и был он обычным грузовым транспортом. Но еще до отплытия им пришлось снова побывать в порту, и не один раз, большей частью проторчав в конторах, ведающих переселением. Чтобы получить разрешение на въезд в провинцию и охранную грамоту для тамошней администрации, следовало заплатить определенный взнос — правда, деньги на него у Мавет и Брана были. Кроме того, пассажиров, отправляющихся на Восток, вносили в корабельные списки, и здесь вариант «хозяйка и управляющий» не проходил. Они записались мужем и женой. Бран указал собственное имя, которое было в Лоэрге чуть ли не самым распространенным, Мавет назвалась тем же южным именем Рангда, что было проставлено в купчей на дом на Белом Холме, — ради случая, если магистратура пожелает проверить ее происхождение. Кстати, дом на Белом Холме они продавать не стали. Для этого почти не оставалось времени — вот главная причина, но почему-то само обстоятельство служило Брану неким утешением.
В толпе будущих переселенцев Бран не встретил ни одного своего соплеменника. Что ничуть его не удивило, он того даже ожидал. Уроженцы Лоэрга редко покидали свой остров по собственной воле и без крайней необходимости. Самых привилегированных переселенцев — отставников — тоже встречалось не так много, как можно было предположить. Подавляющее большинство среди жаждущих земли составляли южане, и этого тоже впору было ожидать — у них перенаселение, неурожаи, голод, да и жаркий климат Нептары им не в диковинку.
Вообще же, хотя внешне все обязанности, связанные с грядущим отплытием, исполнял, как и подобает мужчине, Бран, на самом деле подготовкой полностью ведала Мавет. И поневоле возникал вопрос — откуда она все знает? Где сбывает добычу, где покупает необходимое, в первую очередь сведения? Следствие ли это опыта прожитых в Столице лет? Или — как ему уже приходило в голову — связей с соотечественниками-изгнанниками? До Мавет Бран никогда не общался с нептарами — хотя, конечно, видел их, и во время войны, и после. Но тогда, в конце войны, нептары, по каким-либо причинам избежавшие переселения, сторонились федератов, как и всяких солдат империи, опасаться которых у них были все основания. Но и в Столице нептары, даже сохранившие свободу и сколотившие состояние, держались обособленно. Бран не помнил, чтоб до Мавет он даже разговаривал с кем-нибудь из них. Да и после он как-то не отождествлял Мавет с ее соплеменниками.
Но отождествляла ли себя с ними сама Мавет? Нептаров в империи, мягко говоря, не любили. А если проще — ненавидели. Их называли «народом, злокозненным по самой своей сути», «ненавистниками империи», «прирожденными мятежниками». И, крутясь в порту среди тех, кто ехал заселять Восточную провинцию, Бран и Мавет вдоволь наслушались этих разговоров. Отставники (далеко не все они, кстати сказать, были ветеранами Нептарской войны) охотно делились байками о злобных нептарах, с которыми совершенно невозможно иметь дело, потому что все они — поголовные предатели, и стоит тебе зазеваться, любой из них, от младенца в люльке до дряхлого старца, норовит перерезать тебе горло. Южане тоже охотно бранили нептаров. Впрочем, столь же охотно они бранили имперцев — когда те не слышали, — почитая их за сплошных тупиц, а нептары, по их мнению, были глупы в том, что поперли на имперцев с оружием, вместо того чтобы их обмануть.